Россия и большевизм - Страница 69

«Бесы», вошедшие в русский народ, могут быть изгнаны из него только заклятием Трех, которым Гете-Фауст заклинает своего двойника Мефистофеля:

К ногам моим пади…
Не жди
Света, трижды светящего!
Erwarte nicht
Das dreimal glühende Licht!

Верно угадал Пифагор, что миром правит Число: «музыка сфер» есть божественная, в движении солнца и атомов звучащая математика. Люди наших дней оглохли к музыке сфер, но лучше Пифагора знают, что правящие миром законы механики, физики, химии, а может быть, и биологии выражаются в математических символах — числах.

Символ войны — число Два: два сословия, богатые и бедные, — в экономике; два народа, свой и чужой, — в политике; два начала, плоть и дух, — в этике; два мира, этот и тот, — в метафизике; два бога, человек и Бог, — в религии. Всюду Два, и между Двумя — война бесконечная. Чтобы кончилась война, нужно, чтобы Два соединились в Третьем: два класса — в народе, два народа — во всемирности, две этики — в святости, две религии, человеческая и божеская, — в Богочеловеческой. Всюду два низших начала соединяются в Третьем, высшем, так, что они уже Одно в Трех и Три в Одном. Это и значит: математический символ вечного мира — число Три. Если правящее миром число — Два, то мир всегда будет тем, что он сейчас, — бесконечной войной; а если — Три, то когда-нибудь кончится в мире война и наступит вечный мир.

«Три в одном — Отец, Сын и Дух Святой — есть начало всех чудес», по слову Данте, — и величайшего и для нас нужнейшего из всех чудес — Мира. О, если бы люди наших дней, пред лицом второй Великой войны — возможной гибели всего христианского человечества — поняли, что единственный для них путь спасения — этот: не война, а мир, — не Два, а Три.

ГЛАВА 24

Что погубило Россию? То же, что сейчас губит весь мир, — раздвоение, борьба между двумя правдами, земной и небесной, человеческой и божеской. «Две были борющихся воли во мне… и душу мою раздирали они, борясь», по слову св. Августина и по слову Гете:

Ах, две души живут в моей груди!
Хочет одна от другой оторваться.

Что спасет Россию? То же, что спасет весь мир, — соединение этих двух правд. Если не было нигде такого Раздвоения, как в России, то это, может быть, знак, что и Соединение будет в ней такое, какого не было нигде, и что именно здесь, в России, стране величайшей всемирно-исторической полярности, вспыхнет соединяющая молния Трех — то «неимоверное видение» — Распятый на кресте, — которым кончится все бывшее и начнется будущее, может быть, не только для России, но и для всего человечества. «Ибо, как молния исходит от востока и видна бывает даже до запада, так будет пришествие Сына Человеческого» (Мт. 24, 27). Может быть, освобожденная Россия увидит первая эту молнию, соединяющую Восток с Западом.

Кажется, самые простые люди в наши дни чувствуют, что в мире что-то неладно сейчас, что он на краю гибели, что каждый им сделанный шаг приближает людей к пропасти, куда упав, они уже костей не соберут, и что эта пропасть — вторая Великая война. Но и самые умные, в политике искушенные люди не знают, какая неодолимая сила влечет их к войне и почему все их слова о ней правдивы и сильны, а слова о мире так слабы и лживы, что произнося их, людям было бы стыдно смотреть друг другу в глаза, если бы они давно уже не потеряли стыда. Этого не знают люди в Европе, но может быть, знают в России, потому что там еще помнят что-то о христианстве или что-то узнали о нем, что уже забыли или чего еще не узнали в Европе.

Вся динамика первохристианства в его всемирно-историческом действии родилась от того, что первохристиане чувствовали Второе Пришествие как вечное «Присутствие» Христа на земле, παρουσία: «Вот Я с вами во все дни до скончания века» (Мт. 28, 20). Вся динамика первохристианства родилась не от ведения, а от видения, слышания, осязания Христа. «Осяжите Меня и рассмотрите», — говорит Иисус воскресший ученикам, когда те, подумав, что видят «духа» (или, по другому чтению, «демона»), «пугаются» (Лк. 24, 37–39). «О том, что мы… слышали, что видели своими очами… и что осязали руки наши… возвещаем вам», — скажет и любимый ученик Иисуса Иоанн (I Посл. 1, 1–3), тем же словом, как Воскресший: «осяжите» — «осязали», ψηλαφήσατε, εψηλάφησαν.

Этот первохристианский опыт «слышания», «видения», «осязания» Христа, — это чувство вечного на земле Присутствия — Пришествия Его, хотя и сохранено было навсегда в таинстве Евхаристии: «Всякий раз, когда вы едите хлеб сей и пьете чашу сию, смерть Господню возвещаете, доколе Он приидет» (I Кор. 11, 26), — чувство это ослабело на христианском Западе так, что от него уже не может родиться новое всемирно-историческое действие. Только на христианском Востоке, в России, оно уцелело, как тлеющий под пеплом огонь, который может всегда вспыхнуть новым пламенем.

Царевич Алексей, сын Петра Великого, говорил фрейлине Арнгейм о людях Западной Европы: «Мудры все, сильны, честны, славны; все у вас есть, а Христа нет. Да и на что Он вам? Сами вы себя спасаете. Мы же глупы, нищи, наги, пьяны, смрадны, хуже варваров, хуже скотов. А Христос с нами есть и будет во веки веков. Им одним и спасаемся». — «Он говорил о Христе так, как, я заметила, здесь, в России, говорят о Нем самые простые люди: точно Он у них свой собственный, такой же, как сами они, простой человек, — удивляется фрейлина Арнгейм и недоумевает. — Я не знаю, что это — величайшая гордыня и кощунство или величайшее смирение и святость?».

Удрученный ношей крестной,
Всю тебя, земля родная,